ru
stringlengths
2
1.74k
mhr
stringlengths
2
1.63k
Потом повернулся и зашагал к саням.
Вара савырныш да тер могырыш ошкыл колтыш.
Горлов, кинув угрожающий взгляд на Румелёва и Чопана, поспешил за хозяином.
Горлов Румелёв ден Чопаным шыдын ончалят, оза почеш вашкыш.
— Николай Петрович, а, Николай Петрович, — залебезил приказчик, — что-то не верю я этому Эргубаеву.
— Николай Петрович, а, Николай Петрович, — ӱедеш приказчик, — мый тиде Эргубаевлан ала-молан ом ӱшане.
— В чем? — не оборачиваясь, спросил Пеньков.
— Мо шотышто? — савырныде, йодо Пеньков.
— Да вот хотя бы с песней...
— Муро шотышто, манам.
А вдруг он ее слышал не в Казани, а здесь?
Очыни, тудо Озаҥыште огыл, тыште колын.
— Может, и так, — прохрипел Пеньков.
— Тыгеат лийын кертеш, — пеҥыжалтыш Пеньков.
— Тогда ты сам виноват.
— Тугеже тый шке титакан улат.
Почаще надо бывать в лесу.
Чодыраште чӱчкыдынрак лияш кӱлеш.
Горлов промолчал.
Горлов шып лие.
Они подошли к саням, уселись в них и, повернув коней, укатили с участка.
Нуно тер деке тольыч, имньым савырышт да йыгыре пурен шинчын кудал колтышт.
После обеда тяжелые свинцовые тучи обволокли все небо и опустились почти до самых вершин деревьев.
Кечывал деч вара кава, неле пыл дене леведалтын, пушеҥге вуйыштак кечымыла коеш.
Повалил густой снег.
Нугыдо лум лумаш тӱҥале.
Люди закончили работу и медленно пошли к зимовью.
Еҥ-влак пашам пытаренытат, эркын теле пӧрт деке ошкылыт.
Одни из лесорубов вспоминали о приезде хозяина, отпуская по его адресу нелестные соленые словечки, другие брели молча, еле передвигая от усталости ноги.
Чодыра руышо кокла гыч иктышт озан толмыжым шарналтат, тудын нерген аляк мутымат ойлыштыт, весышт шып ошкылыт, нойымышт дене йолыштым пыкше налыт.
Только у одного недогоревшего костра задержалось два человека.
Теве йӱлен пытыдыме ик тулото воктене гына кок еҥ чарналтыш.
В наступившей темноте видно, как вспыхивают их цыгарки.
Тамакым шупшылмышт годым тулойып мӱндыркӧ чли-и койылда.
Не ушел из леса и десятник Эргубаев.
Десятник Эргуваеват чодыра гыч але каен огыл.
Закончив прием работы лесорубов, он присел у штабеля бревен и стал подсчитывать их дневную выработку.
Тудо, приёмным ыштен пытарымекыже, тулдӱрыш шинчын шотлыш, а вара, нине кок еҥым ужын, нунын дек пураш лие.
Собираясь уходить, он заметил сидящих у костра лесорубов. «Кто это?
Теве кызыт эркынрак тулдӱрыш лишемеш: «Кӧмыт тыге шинчылтыт?
Почему они не спешат к зимовью?»
Молан нуно каяш огыт вашке?..»
В одном лесорубе он узнал Румелёва, а в другом — Чолпаева.
Десятник палыш: иктыже — Румелёв, весыже — Чолпаев.
Эргубаев подкрался к небольшой елочке, которая стояла недалеко от костра и, присев на корточки, укрылся за ее ветвями.
Эргубаев изирак кож дек йышт толын шогале; тудыжо тулото деч тораште огыл шога; чӱч лийын, укшла шеҥгек шыле.
До него донесся разговор:
Мутланыме йӱк тудын пылышыш шокта.
— Значит, ты в Казань...
— Тугеже тый Озаҥыш...
Ясно...
Раш...
Эти слова Чопана дед расслышал хорошо, а вот что говорил Румелёв — не мог разобрать.
Чопанын тиде мутшым коча сайын кольо, а Румелёв мом ойла — умылен огеш керт.
— Тогда мы с тобой, — снова сказал Чолпаев.
— Тугеже мый тый денет, — адак каласыш Чолпаев.
— Понимаю, понимаю...
— Умылем, умылем...
Я тоже так думаю.
Шонымашна чылт икгаяк...
Ну, да!..
Ну, да!
Будь уверен!..
Ӱшанен лий...
Конечно, будем работать вместе...
Конешне, пырля ышташ тӱҥалына..
Эргубаев слушал, затаив дыхание.
Эргубаев шӱлышым петырен колышт шинчыш.
Затем осторожно приподнялся и, отойдя от ели, зашагал в сторону зимовья.
Вара эркын кынеле да, кож деч кораҥын, зимовко могырыш ошкыльо.
«Вот оно что, — подумал он.
«Теве кузе улмаш, — шона семынже,
— Теперь понятно.
— ынде умылышым».
Наверно, Чолпаев и Румелёв встречались и раньше. Может, в Казани?
Очыни, Чолпаев ден Румелёв ондакат ваш ужыныт улмаш. Ала Озаҥыште?
«Будем работать вместе»...
«Пашам пырля ышташ тӱҥалына»...
Что же они решили делать вместе?
Могай пашам нуно ыштынешт?
Нужно проследить»...
Шекланаш кӱлеш.
После ужина Чопан снял со стены гусли и подсел к костру.
Кастене Чопан, кӱслежым налын, тулдӱреш шинче.
Гусляр может угодить всем: он знает и русскую, и марийскую, и татарскую музыку.
Кӱслезе тӱрлӧ мурым шокта: рушлат, марлат, татарлат кертеш.
А когда запел вчерашнюю, новую песню, ее дружно подхватили все.
Пытартышлан, кунам тудо у мурым шокталтен колтыш, калык адакат мураш тӱҥале.
Вчера в этом деле пытался не отставать от остальных и Эргубаев, но сегодня, после разговора с Горловым, ему не хочется не только петь, а даже слушать этот мотив.
Теҥгече моло дене пырля Эргуваеват мураш тӧчылын ыле, а таче тудын мурымыжо огыл, колыштмыжат ок шу...
А лесорубы поют так же дружно, как и вчера.
Пашазе-влак воднысо семынак куанен мурат.
А когда кончили петь, десятник угрюмо оглядел рабочих и сказал:
Мурен чарнымеке, десятник калык ӱмбак ончале.
— А песня не очень хорошая...
— Мурыда пеш сайжак огыл...
Все с удивлением посмотрели в его сторону.
Еҥ-влак ӧрын кайышт, тудым ончальыч.
— Почему ты так думаешь? — спросил Румелёв.
— Молан тыге шонет? — йодо Румелёв.
— А потому, потому... — вдруг замялся старик, а потом уверенно произнес: — По-моему, такие песни поют только смутьяны, которые хотят убить царя.
— Моланже, моланже... — кенета чакналтыш шоҥго, вара ӱшанлын каласыш: — Мыйын шонымаште, тыгай мурым кугыжам пушташ шонышо ормыж-влак гына мурен коштыт.
Лесорубы рассмеялись, но Чолпаев остановил их.
Чодыра руышо-влак воштыл колтышт, но Чолпаев нуным чарыш.
— Подождите...
— Чытыза...
Не смейтесь...
Ида воштыл...
Дед Эргубаев высказывает не свои мысли.
Эргубаев кугызай шке шонымыжым огыл ойла.
Это слова Пенькова или Горлова.
Тудлан Пеньков але Горлов тыге каласен.
Десятник вскочил на ноги и заволновался:
Десятник ылыже. Тудо писын кынел шогале.
— Говоришь, это слова Пенькова?
— Пеньков ойлен, манат?
А откуда он может знать о вашей песне?
Пеньков кушеч тендан мурыдам шинча?
Я не такой дурак, чтобы рассказывать ему...
Мый тудлан каласаш чылт окмакшак омыл...
Э-э, да что вы понимаете...
Э-э, да мом те умыледа?
Мне нынче на первый спас шесть десятков стукнет.
Мый тений первый спаслан кудло ийым темем.
С малых лет я работаю в лесу.
Изинекак чодыраш кошташ тӱҥалынам.
Видел разных хозяев, видел разных людей, но нигде не слышал такой песни...
Шуко озалан пашам ыштенам. Но нигуштат тыгай мурым колын омыл.
— Так ты же вчера сам пел ее с нами, — напомнил Назаров.
— А молан теҥгече тый шкежат мурет ыле? — ушештарыш Назаров.
— Вчера меня бес попутал...
— Теҥгече мыйым ия алгаштарен улмаш...
А сегодня я думал-думал и все понял.
А таче кече мучко шонен коштымат, умылышым.
Я вам добра желаю.
Тыланда мый порым шонем.
Послушайте старика, забудьте ее, не пойте...
Шоҥго еҥын мутшым колыштса, мондыза тудым, ида муро...
Румелёв и Чопан рассмеялись.
Румелёв ден Чопан воштыл колтышт.
— А что смеетесь? — набросился на них десятник.
— А мом тый воштылат? — керылте десятник.
— Сейчас в России беспорядков много.
— Кызыт Российыште кугу тургым кая.
Нам надо жить тихо, осторожно.
Мыланна шып илаш кӱлеш.
А не то, чуть что — сразу арестуют и в Сибирь, на каторгу.
Кӧ иктаж-мом ышта, вигак рестоватлат да — Сибирьыш.
— Кончил? — спросил Румелёв.
— Пытарышыч? — йодо Румелёв.
— Кончил ли, нет ли, только в этой песне ничего хорошего нет, — сердито сказал Эргубаев и, присев у костра, стал выколачивать трубку.
— Пытен ма, пытен огыл ма, только тиде муро сай огыл, — мане да Эргубаев, тул воктек возын, чылымжым пералтыш.
— Тогда слушайте, друзья, — Румелёв привстал на колени, — я вам расскажу о тех «беспорядках», о которых сейчас упомянул Эргубаев.
— Тугеже, йолташ-влак, — шоктыш Румелёв, — Эргубаевын ойлымо тургым нерген мый тыланда шке умылтараш тӱҥалам.
Люди притихли.
Еҥ-влак шыпланышт.
Никто из них не знал ничего определенного о последних событиях, а хочется узнать все: и почему царские войска в Питере стреляли в рабочих, и почему волнуется народ в Казани.
Нунын кокла гыч иктат кызыт мо лийын шогымым раш огеш шинче. А чылажымат умылен налнешт: молан Питерыште пашазе-влакым кугыжан войскаже лӱен кышкен, молан Озаҥыштат калык лӱшка.
— Вот и выходит, что нам, как и всему рабочему люду, за свои права бороться нужно, — говорит Румелёв.
— Сандене тыге лектеш: мыланнат, чыла пашазе калык семынак, шке правана верч кучедалман, — манеш Румелёв.
— Слышали, как хозяин ругал меня?
— Колында, кузе таче мыйым оза вурсышт?
Видите ли, ему три рубля убыток!..
От шинче, пӱнчӧ тудлан кум теҥгеаш эҥгекым ыштен!..
Доход потерял!
Лектышым йомдарен!
Теперь прикиньте, сколько мы сосен валим в день?
Ынде вуй йырда шонен ончыза, ме кечеш мыняр пӱнчым йӧрыктена?
Сколько мы приносим прибыли хозяину?
Мыняр пайдам озалан кондена!
А сколько он нам платит?..
А мыняр тудо мыланна тӱла?
Тридцать копеек в день!
Кечылан кумло ыр гына!
Нет, нельзя сидеть тихо и ждать, как советует дед Эргубаев..
Уке, мыланна, Эргубаев ойлымо семын, шып шинчыман огыл.
Нужно самим бороться за свои права.
Шке правана верч шкалан кучедалман.
Так что ли?
Тыге вет?
— Правда!..
— Чын!
Конечно, правда!..
Конешне, чын!
— То-то и оно.
— Туге шол.
Не зря говорится и в этой песне:
— Тиде мурышто арам ок ойлалт:
«Вставай, подымайся, рабочий народ...»
"Кынел, нӧлталалт, пашазе калык..."
Эргубаев молчал, так как знал, что ему совсем невыгодно спорить с лесорубами.
Эргуваев шыпланыш. Тудо умыла: чодыра руышо-влак дене тудлан ӱчашаш шотлан ок тол.
Сивагат подошел к нему и лукаво подмигнул:
Сивагат тудын дек мийыш, воштыл пелештыш:
— Ну, что увял, заступник?
— Н, мо лывыжгышыч, аралыше?
А Назаров, кивнув головой Чопану, громко, во весь голос затянул:
А Назаров, Чопанлан вуйжым савалтен, талын, уло йӱкын шуйдарен колтыш:
...Отречёмся от старого мира.
...Кораҥына тошто тӱня деч.